29.06.14
Закончила на днях 5 ступень Понимающей психотерапии. Сейчас переслушиваю аудиозаписи с занятий, интериоризирую опыт. Захотелось поделиться одним фрагментом, где основной преподаватель 5 ступени, автор Понимающей психотерапии Василюк Федор Ефимович размышляет о том, насколько справедливо психологическую помощь называть услугами, и какова специфика отношений психолога и человека, который пришел к нему на консультацию. Там же немного о теме директивности в психотерапии. Цитирую.
Вы так ставите вопрос: «Зачем мне оказывать услугу, о которой меня не просят? Не буду ли я навязчива, у меня этого не запрашивали». Но если мы посмотрим с точки зрения услуги… Хотя психотерапия сейчас многое пытается в современном таком помешавшемся на менеджменте нашем обществе превратить в услугу. В частности, там, образование, в театре тоже, развлекательные услуги. Понимаете, это… ну, неадекватное, вообще говоря, реальности, слово. Конечно, во всем есть измерение услуги. Услуга – это когда есть заказчик. То есть, когда, собственно, такая чистая услуга? Когда потребитель этой услуги полностью и хорошо информирован, что нужно сделать, а просто другой сделает. Потенциально такая настоящая чистая услуга, это когда я могу сделать сам. Я могу помыть окна сам, но есть услуга, там, приходит женщина и моет… Она оказывает услугу. Я все знаю, я могу проверить, и так далее. Реально большинство услуг, даже в сфере какой-то такой, ну, не очень высокой, там, парикмахерские услуги, не таковы. Они нуждаются уже в каком-то диалоге. Заказчик часто не знает, что он хочет. Какой-нибудь нахальный парикмахер говорит: «Вот это – Вам? Посмотрите на себя!» Или еще что-нибудь. Он, как бы, исходя из такой благородной цели, чтобы сделать вам красиво, вас красивым, он как профессионал выдвигает это. С ним можно заключить некий контракт, может быть конфликт на этой почве, и так далее.
Я бы сказал так: чем сложнее услуга… А сложность услуги, наверное, можно определить так операционально. Сложна услуга, на подготовку к которой в обществе принято отводить большее число часов. Подготовка парикмахера – ну, на полгода какие-то курсы парикмахерские, чтобы он начинал деятельность. На подготовку психотерапевта — ну, лет девять, в общем, нужно. Это услуга сложная. Чем сложнее услуга, тем более сложные отношения между заказчиком и потребителем, потому что заказчик – даже с компьютерами тоже, это все-таки не душа, попроще реальность – и то, мы даже не знаем, как попросить. Мы просто говорим: «Ну сделайте, чтоб вот это все работало». Как это называется, мы не знаем. В психотерапии еще сложнее. Но дополнительное коварство в том, что у клиента есть иллюзии, и у заказчика, скажем, есть иллюзии, что он знает, что нужно. Там, у мамы есть заказ, чтобы был послушным, или учился, но мы понимаем… Поэтому как раз именно в сфере услуги все то, что мы обсуждаем, на второй ступени, контракт, и так далее, сейчас, только на пятой ступени это становится настоящей такой драматической реальностью. Мы не можем себе позволить следовать просто формально логике заказчика, потому что сам заказчик находится в ситуации проблемной. А проблемная ситуация в принципе характеризуется тем, что он не может сформулировать цель. На то она и критическая ситуация. В кризисе невозможно сформулировать цель. Ты ее не знаешь. Нет того ума, тех способностей, тех ресурсов, которыми ты можешь… Это всегда будет творческий прорыв к чему-то, что никто не знает. Поэтому тут возникает всегда, по идее, драматическая ситуация, вы задаете себе вопрос: «имею ли право иметь свое представление о цели терапии, если она не сформулирована клиенткой в виде запроса?». Получается, не то, что «имею право», вы не имеете права их не иметь, потому что вы специалист. Другое дело, возникает вопрос – а не навязываю ли я извне свои цели? В этом директивность. Я просто беру штампованные цели и наклеиваю на любого клиента, потому что я так привыкла, мне так удобнее. Да. Тогда здесь мы попадаем… Мне кажется, тут директивность и индирективность должны быть поняты диалектически. Я должен держать свои цели, но извлекать их из совокупности своей философии и его невысказанной, несказанной, недуманной, но интуитивно мною какой-то высматриваемой за счет вживания феноменологического философии. Я должен в конечном итоге ощутить, куда он идет, куда идет его душа, каков замысел о нем. У меня здесь не может быть точного знания, но какая-то интуиция направленности есть. И она подтверждается просто радостью, когда совершается с ним то, что нужно, или грустью, когда вроде ничего, но явно не туда. Такая эпическая реальность, которая интуитивно нам дает точные сигналы, туда или не туда, но определить ее в предметных терминах бывает довольно сложно. Поэтому я бы сказал так, что мука «директивно-индирективно», можно ее объявить не ученической мукой, что вот я еще не знаю или я неправильно привыкла, а такой нормативной, правильной мукой, которую нам нужно включить в экономию нашей работы. Этот вопрос все время должен быть и актуализироваться: не я ли свое, пусть и хорошее, без нее? И тогда, кстати, плохая индирективность будет: не следую ли я просто по пути наименьшего сопротивления клиента. Клиент хочет – получает. «Вас под ноль постричь – пожалуйста! Хоть и…» Без сопротивления: «Ну, Вы заказчик, Вам и…»
И тут различение трех фигур, которые немножко, по-моему, обсуждали на второй ступени – заказчика, клиента и пациента. Заказчик – это тот, кто формулирует цель, платит деньги. Клиент – этот тот, кого мы обслуживаем, у которого есть свои цели. Мы должны его уважить, даже если мы действуем немножко ортогонально ему, но мы не игнорируем его прямые запросы. А вот пациент – это и есть тот же человек, но страдающий. И пациент не может выразить как раз, потому что он в эпицентре своего страдания, своего кризиса, и у него нет ни средств, ни целей, ни ресурсов, он дефицитарен в принципе. Принципиально такова его ситуация. Но он для нас главный, а он-то и не знает цели. Поэтому тут вот сложная такая диалогическая все время борьба с собой, с клиентом, с заказчиком, если мама тут какая-нибудь есть, и с пациентом, но, то есть, тут не клиент-центрированная терапия должна быть, а пациенто-центрированная терапия. На первом месте пациент – пациент и терапевт. На втором месте – клиент, на третьем – заказчик. Поэтому я бы просто эту муку объявил хорошей. Она неприятная, как всякая мука, но она не дает нам успокоиться. Дальше уже все эти оправдания – да, я считаю, что так нужно все-таки, пусть это директивно. Тогда это уже ответ вашей интуиции. Пусть эта совесть, обостренная этой мукой, она может успокаиваться.
Последнее здесь о философии услуги. Главная, ну, какая-то реальность не описывается услугой, как реальность концерта, реальность образования. Все-таки я не могу сказать, что Леонтьев, там, или Зинченко Владимир Петрович оказал мне услугу. Это как-то дико, да? Это жизнь, это встреча человеческая, это, так сказать, какая-то судьба, это более такие высокие категории, чем, ну, просто услуга — обменялись товаром, так сказать, каким-то. Поэтому здесь мы не можем себе позволить свести все к услуге. В пределе это, конечно, философия встречи личностной. Для того, чтобы эта встреча личностная произошла, мы занимаем там такие позиции в терапии… Наша позиция не сводится к профессиональной только позиции. Там занимаем и ролевые тоже позиции: достаточно хорошая мать, и… Поверх роли терапевта, раз эта судьба вам приоткрылась, эта судьба, эта жизнь, эти отношения, но в каком-то горизонте уже надпрофессиональном, мы немножко в ответе за эту судьбу, мы ее приняли. Состоялась встреча. Она могла бы состояться… Вот если бы во внепрофессиональном контексте такая же состоялась бы встреча, ну, какая-то прирученность тут чувствуется уже у этого существа, и мы отвечаем по другому счету. А тут директивность может быть востребована, потому что, если там, отец будет индирективен там, где он должен быть отцом, то он повредит ребенку. И тогда ради вот этой философии мы должны нарушать принцип индирективности более низкого порядка. Он служебная такая тварь. Но какое тут ограничение? Ограничение, все-таки, свобода личности, ну, в таком богословском аспекте – судьба, замысел о его жизни в руках Бога, и каждый имеет своего Ангела, который видит лицо Царя Небесного. Тут мы можем ограничить свою даже очень благую директивность тем, что тайной этой судьбы, которая вовсе не обязана быть счастливой, удачной, хорошей, она какая-то в общей канве мироздания со своим злом, трагизмом, со своей трагедией, и так далее, и это почему-то таинственно как-то нужно и ей, и другим. И тогда мы должны вот тут… Ограничение – это смирение. Такое вот движение наш пыл директивный, может остудить тогда, когда он разогрелся, может быть, в такую страсть немножко тщеславную, горделивую: я это сделаю, я помогу, я спасу, и так далее, эта вот как-то избыточная акцентировка на своем терапевтическом действии, это может быть ограничено вот этой интуицией, тайной, которую вовсе не обязательно…